Помышления сердца человеческого – зло от юности его. (Бытие 8.21)
Я всё никак не мог понять, что же это значит - "зло от юности его"?
И вот я вспомнил один случай из своего детства, и мне, кажется, стало ясно, что имелось ввиду.
Мне было пять лет.
Мы поссорились с сестрой. Она была меня старше на два года, и обычно после всех ссор от родителей доставалось именно ей.
Вот и тогда так получилось.
Мама обещала нас взять с собой на прогулку в новый торговый центр, но перед самым выходом из дома мы с сестрой поссорились. Мама наказала только её, оставив дома. Сестра расплакалась, она не могла себе и представить такое, что никуда не идёт, она даже в начале думала, что мама шутит, но всё было как раз наоборот. Мы вдвоём вышли с мамой на улицу и направились в сторону остановки, а сестра осталась одна дома.
По дороге от дома до остановки я постарался завязать с мамой разговор, мне хотелось отвлечь её от мыслей о сестре, да и самому хотелось от этого отвлечься, но мама никак не реагировала на мои попытки заговорить.
Я не обижался. Самое главное, что я шёл рядом с ней, а не оставался дома, как сестра, в наказание.
Так, в молчании, мы дошли до остановки, и тут, откуда не возьмись, появилась моя сестра - оказывается, она следила за нами с мамой от самого дома.
На остановке сестра подошла к нам и ещё раз попросила, что бы мы всё-таки взяли её с собой на прогулку в торговый центр, уж больно она ждала этой поездки и очень этого хотела. Она просила у мамы прощения, говорила, что больше никогда не будет со мной ссориться, плакала, но мама настаивала на своём. Она сказала сестре, чтобы та вытерла слёзы и немедленно возвращалась домой.
Подошёл автобус, мы залезли с мамой внутрь, а сестра перестала плакать и побрела в сторону дома.
Не успели закрыться двери автобуса, как я снова попытался завязать с мамой разговор но, она опять ничего мне не отвечала.
На этот раз мама смотрела на меня очень строго, была в её взгляде и доля удивления.
- Неужели тебе совсем не жалко твою сестру? – сказала она мне, наконец.
От её тона мне стало не по себе. Я вдруг понял, что в чём-то очень сильно провинился, но только вот не понимал в чём?
А сестру мне действительно не было жалко, я вообще тогда не представлял, что это такое - жалость?
P.S.
Марина рассказа мне про своего мужа алкоголика, которого она выгнала из его собственной квартиры, отправила жить назад к матери, а сама продолжала жить в квартире с дочерью. Ещё она рассказала, что теперь боится брата своего мужа, который недавно освободился из тюрьмы и угрозами пытается их примерить.
Это было всё очень странно...
Мы с Мариной были едва знакомы, однако именно со мной она решила поделиться своими переживаниями. Но что было более всего странно, что и другие сотрудницы магазина, в котором я работал, любили делиться со мной своими переживаниями, не смотря на то, что с ними я тоже был едва знаком.
Так Виктория, например, рассказала мне про своего парня, который полгода назад уехал на заработки в Норвегию и ни разу ей от туда не позвонил.
Ульяна рассказала о том, как боится признаться своему новому молодому человеку, о том, что у неё есть ребёнок от предыдущих отношений.
Тоня рассказала про своего мужа, с которым она развелась, что причиной развода стало то, что он не любил, когда она ужинала в кресле сидя перед экраном телевизора - муж её всегда ел за столом исключительно на кухне. Тоня рассказала о том, как ей было тогда обидно, когда муж предложил развестись. Она даже слегла после этого с нервами в больницу, а муж тем временем и ни разу не пришёл туда её навестить. Тоня даже расплакалась, рассказывая мне об этом. Видимо нервы у неё всё ещё были не в порядке.
Но больше всех меня поразил рассказ Нины.
Она тоже в свою очередь рассказала про своего мужа, о том, что он болен раком, и что очень сильно ожесточился во время своей болезни.
Нина смерилась с тем, что её муж скоро умрёт. Она так спокойно обо всём этом говорила, что моя чересчур впечатлительная натура была в восторге.
Нина рассказала, что её муж в 90-е входил в состав одной организационной преступной группировки, которую все тогда боялись в городе. Когда он заболел, то думал, что это бог наказал его.
Нина говорила, что её муж принял мусульманство и хочет теперь в Мекку поехать, и что точно так же сделал один из его друзей, тоже участник той самой группировки, когда его жена долго не могла забеременеть.
Так же Нина часто рассказывала про своих детей, как она сильно переживает из-за них, что дети её совсем не слушают, что муж их воспитывал.
Нина рассказала, как однажды сын пришёл заплаканный с улицы, так муж, как с цепи сорвался, когда его слёзы увидел, а потом взял из шкафа дочери платье и кинул сыну в лицо. «Одевай! Девчонкам в платьях ходить положено!» – кричал он на сына. А тот плакал ещё громче и прижимался к матери, лицо у мужа так и побагровело от злости. «И заставил всё же одеть!».
Ещё Нина говорила, что подруга называет её дурой, потому что вот умрёт сейчас муж, а всё имущество его родителям достанется: квартира, машина, дача. Нина никогда о таких вещах заранее не думала. Да и зачем думать, если и так всё было хорошо, жили и жили, а чья квартира, на кого записана, а машина? Оказалась, она даже документы на всё это имущество ни разу в глаза не видела, бросилась искать, а их и дома то нету, начала расспрашивать у мужа, да не напрямую, намёками, выяснилось, что тот, как заболел, снёс все документы в дом своих родителей.
- Зачем ты мне всё это рассказываешь? - спросил я у Нины.
- Ты на ангела похож, и так мило краснеешь, потому что врать не умеешь, - ответила мне она.
Во время рассказов Нины я смотрел ей прямо в лицо, и если в тот момент удавалось не обращать внимания на морщинки, то могло показаться, что разговариваешь с ребёнком.
Потом мужа Нины прооперировали. Ему нужен был постоянный уход, продолжать работать, как раньше, у неё уже не было никакой возможности, и она уволилась из магазина.
Прошло около полугода, как я её снова увидел – она торговала электротоварами на рынке. Я увидел её издалека, но не стал подходить ближе, я даже не поздоровался с ней. Я быстрее отвернулся в другую сторону, а потом и вовсе ушёл, чтобы только она меня не узнала и не увидела.
После этой случайной встречи на рынке я шел домой и вспоминал, как в своё время мы работали вместе с Ниной в магазине.
Как она мне обо всём там рассказывала, говорила, что я на ангела похож.
Я шёл, вспоминал Нину и думал: «Как она теперь там? Как её дети? А муж её? Уже умер, наверное?».
_______________________________________________________________________________________________________
Ночью я проснулся от того что был раскутан, и вентилятор при этом дул мне прямо на обнажённую спину.
- Не хватало ещё поясницу простудить! - досадовал я, укрываясь одеялом.
Потом я не мог долго уснуть, ещё и комары жужжали над ухом, и как назло, средство от них закончилось.
Я укрылся с головой.
Лёжа под одеялом я открывал и закрывал глаза, но вокруг ничего не менялось - и с открытыми, и с закрытыми глазами я видел одинаковую темноту.
Для полноты эффекта, я заткнул уши.
- А что, если бы ещё и не чувствовать прикосновений?
Я вспомнил про больную, которая потеряла все виды чувствительности, кроме зрения одним глазом и осязания на небольшом участке руки. Когда больная закрывала глаза, и никто не прикасался к её руке, она засыпала.
Я не спал. Я думал. Я вспоминал.
Я вспоминал, как в детстве боялся темноты. Я вспоминал, как я боялся закрыть глаза ночью.
Те мои страхи были связаны с одними похоронами, на которых мне удосужилось побывать в самом раннем детстве. Дух смерти, людское горе, плач, человек в гробу, которого закапывают в землю - впечатления от увиденного отозвались должным результатом в моей маленькой голове. После тех похорон я был ужасно напуган. Картинка с кладбища ещё долго стояла перед моими глазами. Чаще всего она проявлялась в темноте ночью. Было страшно. Я не мог уснуть.
Мне было семь лет.
Родители взяли меня с сестрой на похороны дяди Лёни, мужа тёти Маши и отца моего двоюродного брата Лёнячки.
Помню тогда, родители вернулись из больницы, где лечился дядя Лёня, и о чём-то долго спорили на кухне. Когда же их разговор закончился, папа позвал меня с сестрой из нашей комнаты и сообщил нам, что отец Лёнячки умер. А спорили они с мамой о том, присутствовать ли нам с сестрой на похоронах или нет? Мама была против этого, но победило папино мнение.
В день похорон в доме покойного собралось много его бывших друзей, коллег и родственников. Тётя Маша рассказывала присутствующим, о том, как она ночью уснула в кресле у гроба мужа, и видела сон, как тот встаёт из этого самого гроба, берёт покрывало в руку, которым был укрыт, и ударяет этим покрывалом её, свою жену. Тут тётя Маша и проснулась - слышит, в дверь стучат среди ночи. Оказалось это две дяди Лёнины тёти приехали на похороны издалека из деревни, две старенькие бабушки.
- То есть, понимаете, он встал из гроба и ударил меня покрывалом, чтобы разбудить, чтобы я открыла дверь его родсвенникам! - сказала тётя Маша про покойного и заплакала.
Гроб вынесли на улицу. Там его поставили на табуретки, а потом подняли с них и понесли вдоль дома к автобусам. Мы с сестрой шли за гробом в первых рядах вместе с родителями. Заиграл похоронный марш, и одновременно с ним заплакала моя маленькая сестра. Я посмотрел на неё и тоже заплакал. Причём плакали мы очень громко. Мой двоюродный брат Лёнячка шёл рядом с нами. Ему стало настолько не по себе, от нашего плача, что он буквально потребовал от нашей мамы, чтобы она нас с сестрой немедленно успокоила. Сам Лёнячка не плакал все похороны, потому что был уже взрослый, он учился в старших классах школы.
Не плакал он, кроме одного случая, когда вышел на кладбище к гробу, чтобы проститься с отцом. В тот момент я увидел и его слёзы. Они будто бы брызнули из Лёнячки в разные стороны, мимо щёк, хлёстко и тихо. Тут же к нему подскочила моя мама с валерьянкой, но Лёнячка с раздражением отказался, а тётя Маша сказала маме: «Лида, Лида, ну зачем ты? Не нужна ему никакая валерьянка!». Тётя Маша будто была рада в тот момент, что её сын, наконец, тоже расплакался.
Тёте Маше в тот день было, пожалуй, тяжелея всех. На поминках, держа стакан, наполовину наполненный водкой, она сказала про своего мужа, что двадцать лет совместной жизни прошли для неё, как один день.
Как я уже говорил, после тех похорон я был ужасно напуган. В первую очередь, я стал бояться того, что внезапно где-нибудь увижу или встречу моего умершего родственника. Я шёл из школы домой и боялся, что дядя Лёня сейчас появится, откуда не возьмись из-за угла или из-за дерева. Подходя к подъезду, я боялся, что он прячется там где-нибудь в проёме между дверьми. Когда же я набирался смелости и буквально влетал в подъезд мимо злосчастного проёма, то, уже, ожидая лифта, думал, что двери сейчас откроются, и оттуда выйдет мой умерший дядя Лёня.
Дома я ещё больше боялся встречи с ним, и где я только её не представлял. Мне казалось, что он может даже вывалиться из платяного шкафа, стоит мне только открыть его дверцу, чтобы достать пижаму перед сном.
И, конечно же, я боялся встречи с дядей ночью. Я отворачивался на кровати к стене, и уже никогда не поворачивался обратно - лежал так, пока не усну. Мне казалось, если я повернусь, то обязательно увижу там своего дядю, стоящего у меня за спиной.
Но и просто лежать отвернувшись к стенке я не мог. Именно там в темноте у меня начинались видения перед глазами. Я снова представлял себе похороны дяди Лёни, видел его лежащего в гробу, и никуда я не мог деться от этих своих мыслей. Я не мог спать. Плакал среди ночи. Не выключал свет. Стал проситься в постель к моим родителям.
Отец начал расспрашивать у меня в чём дело, что меня мучает? Я рассказал ему про свои кошмары.
И тут отец впервые в жизни меня по-настоящему удивил.
Он предложил мне почитать перед сном молитву, пообещав, что кошмары закончатся.
А удивился я так потому, что молитв никаких не знал, и в моей семье вообще никто в бога не верил. Родители мои были настоящими советскими атеистами.
А тут молитву перед сном! Как это?
- Ну, не молитву, не всю целиком, - оправдывался будто отец, осознавая моё удивление. – Просто скажи про себя перед тем, как уснуть: «Боже спаси и сохрани!». Этого будет достаточно.
Я не верил своим ушам, но сделал так, как просил отец.
- Спаси и сохрани, - бормотал я следующей ночью, лёжа в постели.
Бормотал с таким ощущением, которое бывает, когда пьёшь горькое лекарство от болезни.
