Домовой на рыбалке
Михайло Дмитрич, потомственный домовой, был непоседлив. Хоть и был он домовым, но дома сидеть не любил. Вечно его куда-то тянуло. Хотелось ему посмотреть, как мир устроен, кто чем дышит.
Вот и сегодня, еще до свету, разбудил он друга своего – лешего.
- Лешка! Ушицы свежей хочешь, а?
- Ну, ты! Отстань! Дай поспать-то!
- Что, опять что ль с филином всю ночь препирался?
- Препирался, не припирался – твое дело десятое. Дай поспать!
Вода из заботливо захваченной кружки живо оказалась на шевелюре лешего.
- Ах, ты! Ты! Что творишь?! Я тя счас!
- Не догонишь, не догонишь!
Когда леший выбрался из копёшки сена, домового след простыл. Леший постоял раздумывая – лечь еще или податься к леснику. Почесал рыжую спинку, погладил пухлый животик и, махнув лапой на сон, отправился к усадьбе Мироныча.
Мироныч умывался ледяной колодезной водой. Он, как и домовой, был птахой ранней.
- Эй, Лексей Лексеич! Окати-ка мне, дружище, спину.
Леший опрокинул полное ведро на лесника. Тот, с довольным покряхтыванием, принялся растираться полотенцем с вышитыми по краю петухами. Потом плеснул в лешего пару горстей воды. Тот с испуганным визгом влетел в избу. Не любил леший умываться, и воду не любил. Совсем.
На столе на кухне скворчала салом яишница, исходил одуряющим ароматом свежий хлеб. И самовар пофыркивал утренним парком, дожидаясь хозяев.
Домовой напевал нечто бравурное и деловито кромсал домашнюю колбасу. Леший тут же взгромоздился на лавку, крепко схватил в руку ложку и принялся было ждать лесника. А тот, громадной своей фигурой, уже половинил пространство кухни.
С завтраком управились быстро.
- Так что? Насчет рыбалки-то? Ушицы бы наварили, - не отставал от лешего домовой. А тот, сытый, лениво отмахивался.
- Хм-м-м? Может и впрямь, на рыбалку сходим? – обратился к лешему Мироныч.
- Ага! Опять меня за червями… Не-а! Не хочу! – ответствовала рыжая нечисть, с довольной рожей растянувшись на травке.
- А я бы карасиков потомил бы. В сметане, да с травками! – продолжил уговоры домовой, - Или щурят поджарил на постном маслице!
- С луком? – леший заинтересованно заводил носом.
- Конечно! Без лука – это разве рыба? Так, одно название.
Уговаривали лешего Мироныч с домовым поочередно еще минут пять.
Наконец, тот смилостивился.
- А, ладно, но червей пусть Мишка копает!
- И накопаю, не трудно, чай! А вы тут снасти пока соберите.
Домовой подхватил консервную банку под червей и малую саперную лопатку. Та осталась от каких-то горе-охотников, что плутали в прошлом году трое суток в роще за рекой. Роща же – одно название. Переплюнуть можно. Но заплутали, потому как зенки залили так, что в глазах водка плескалась. Крошке домовому эта лопата в самый раз была, под рост-то.
Когда он вернулся с банкой наполненной отборнейшими навозными червями, все было собрано. И троица дружно отправилась за рыбой.
Пока шли, леший с домовым успели пару раз поругаться и столько же помириться. Обсудили все достойные посещения рыбные места. Остановились на том, что идти следовало до лесного озерка, где привольно играли крупные золотые караси.
Дошли единым махом. Зря, что ли, с лешим были! Расположились на старом месте, где лесник соорудил когда-то мостки, лет пять назад.
Небольшую поляну заливало утреннее солнце. Песок пляжика не успел еще нагреться и приятно холодил босые ноги. Ночная роса на траве вокруг не высохла пока и сверкала радужными каплями, наполняя радостью сердце. В зарослях заливались мелкие птахи. Хорошо!
Мироныч прогибал своим весом доски мостков, а домовой с лешим устроились на бережке. Михайло Дмитрич с закатанными до колен штанами опустил ноги в ласковые мелкие волны, а Лешка к самой-то кромке воды не подступал. Поодаль держался.
Не успели закинуть удочки, как начался клев. Поплавки то чуть тилипало, то топило разом. Удилища мелькали то и дело. То в заброс, то, с трепыхающейся золотом добычей, к рыбаку. Черви убывали быстро, а ведра заполнялись еще скорей. Азартное это дело – ловить рыбу, да в самый клёв.
Тут у лешего клюнуло что-то очень уж крупное. Поплавок впритоп потащило к зарослям кувшинок. Удилище выгнуло дугой. И лешего потянуло к воде. Не успел он очухаться, как лапки его мохнатые уже омыло волной. Глубже, глубже. Вот и по колено, а справиться с добычей не получается. По пояс затащило. Тут леска просела вдруг. И леший со всего размаха сел по шею в воде. Хорошо, удочку не выпустил. Но рыба-то ушла таки. Сорвалась.
На берег леший выбрался злой. Вода стекала с его шкурки грязными струйками. Он стоял и ругался. Костерил всех и вся. И червяка, что привлек такую добычу. И леску, что выдержала, не оборвалась. Больше всех досталось домовому, что вытащил всех на рыбалку. Успокоился, наконец, нацепил на крючок новую наживку и забросил удочку вновь. На то же место, где была последняя поклевка. Вдруг?!
И что бы думали, история повторилась! И опять берег огласила брань неудачливого рыболова.
Новый червяк. История повторяется вновь!
Мироныч с домовым после второго купания лешего уже были на месте. Через мгновение буквально на водной глади покачивались сразу три поплавка на ладонь друг от друга. Вот поддернуло поплавок Мироныча. Вот чуть затилипало у лешего.
А у домового поплавок повело, повело и…
Все трое с напряжением взирали на игру неведомой рыбины. Ну! Ну же! Есть!
Удилище домового выгнуло дугой и к кувшинкам. Остальные поплавки тоже потащило в ту сторону. Что творится-то, а?! Все трое влетели в воду. Сейчас! Уж мы его!
Описать дальнейшее непосвященному нельзя. Только тот, кто часами может всматриваться в гусиное перышко поплавка, знает. Только ему открыта эта тайна! Зацеп!
Не один! Все три сразу! Поминая недобрым словом всю подводную живность, скопом полезли вызволять снасти. Нырять под кувшинки заставили домового. Это его леска обмоталась вкруг других и утащила за собой.
Мишка нырнул раз, другой. На третий раз головенка его показалась уже за кувшинками. Она стремительно резала волну, быстро удаляясь от берега.
- Спасите! П-фр-р-р! Тону! П-фр-р-р, - вода, попадая ему в рот, заставляла горло клокотать в тщетных попытках не захлебнуться.
Мироныч бросился следом. Чудом успел схватить одно из удаляющихся удилищ. И потащил – поволок несчастного утопающего к берегу.
Велико же было удивление всей троицы, когда вместе с Мишкой на песчаный берег лесник вытащил Кузьку – водяного из мельничного деревенского пруда. Истекающие водой леший с домовым тут же набросились на негодника с кулаками. Мутузили не сильно, больше обидно.
Мироныч смотрел на действо это и хохотал во все горло. Он не смог стоять даже, грохнулся на зад и все хлопал себя по коленям. Он прямо давился смехом.
Наконец, троица бойцов, вся в песке и водорослях, поутихла.
- Ты, пузырь рыбий! Ты! Да я! Тебя! – маленький домовой наскакивал на водяного с кулаками.
Тот пятился к воде, отталкивая полупрозрачным брюхом противника.
- Я ж нечаянно. Пошутить хотел. Я думал – он это, - кивал он на лешего.
А леший печально тряс распухающей на глазах лапкой. Повредил видать в драке-то.
Домовой сумел таки исхитриться и отрезать неприятелю пути отступления и загонял его сейчас к Миронычу.
- Поймал! – торжествующе возопил Мишка, когда рука лесника сграбаздала зеленые волосы водяного, - Сейчас мы тебя судить! Лешка, читай обвинению!
- Чего? – не понял пострадавший леший, - Я ж читать-то и не умею!
- А-а-ай! Обвиняй! Его, вот! – толстенький пальчик домового чувствительно ткнулся в живот водяного.
Тот заверещал испуганно.
- И-и-и! Чего вы? Не надо меня тыкать. Я щекотки боюсь, - он извивался, отчаянно пытаясь освободить свою прическу из руки лесника. Потом гаркнул громко, - Отпусти сейчас же!!!
Изловчился, подскочил и, непонятно каким макаром, но всадил таки свои зубки в палец Мироныча. Тот от неожиданности отпустил волосы водяного. Но Кузька, странное дело, не побежал. Он вскинул руку артистическим жестом над головой, не античным ли ораторам подражал, любил на досуге Сократом побаловаться, и сам начал толкать обвинительную речь.
- Ты кого обвинять вздумал? Меня? Ты еще и икринкой не был, когда мы, с ним вот, - ткнул он свободной рукой в лешего, - лес хранили от всякой гадости. А ты помои в пруд! Нарочно! И в меня норовил попасть! А теперь обвинять? В свидетели всех лягушек призываю, виноват не я – ты!
Дружное кваканье многочисленного лягушачьего рода грянуло утверждением обвинения. Леший и Мироныч повернулись к домовому.
- Мишк, правда что ли? Выливал?
А тот, и так-то невеликий ростом, стал еще ниже и, вдруг, заплакал. Слезы ручьями брызнули из его глазенок.
- Да, а ты зачем мне пиявку в ведро? Ты же знаешь, боюсь я их. А ты, ты…
Леший переводил ошарашенный взгляд с одного из приятелей своих на другого. Потом махнул рукой, разбирайтесь, мол, сами. Неторопливо собрался и ушел. Даже ведро с рыбой не прихватил. Мироныч укоризненно посмотрел на домового, водяному сунул под нос пудовый свой кулак.
- Так, миритесь давайте. Чтоб до обеда войнушка ваша кончилась. Не то обоим достанется. Вы меня знаете.
Те посопели, зыркая друг на друга недовольно. Домовой покосился на лесника и протянул, наконец, руку Кузьке. Водяной пожал ее в знак примирения. Но дуться продолжали они всю дорогу к дому.
И только там отошли от обиды окончательно.
- Ну, что? А целые чего? Или помирились, балбесы? – такими словами встретил их во дворе леший.
А потом чистили рыбу. Лесник растопил дворовую печь, притащил пару чугунных сковородок. Домовой собирал на столик под яблоней, а леший с водяным жарили карасей, щедро подливая постное масло. Горка рыбы в большом блюде росла, соблазняя запахом.
Скоро и гости начали собираться. Будто звал их кто. Притащилась кикимора со своим болотником. Они приперли жбан моченой брусники, что затерялся как-то в их кладовых с прошлого году. И лесовик с полуденицей приперлись. Те меду принесли, сотового, самого наисвежайшего. Заглянули ветровицы с русалкой. Ну, той, что с выселкового омута. Да и другие подходили и подходили.
Чуть не вся окрестная нечисть собралась на жареную рыбку. Даже замаскированный под черного кота домовой бабки Матрены и тот был здесь. Без гостинца, правда. Но приковылял все же, поджимая подбитую третьего дня лапу. Попался он тогда лешему под руку. Ему бы и больше досталось, но помешал тогда Кузька. Обрызгал лешака.
Гости весело галдели. Споро уничтожали вкусную рыбку. Да и другими угощениями не брезговали. И питьем тоже. Лишь когда оставался на дне блюда последний карасик, а потянулись к нему сразу несколько рук и лап, водяной гаркнул, - А ну, не трожь! Эта рыбка для друга моего первейшего – для Михайло Дмитрича!
А домовой приподнялся с лавки, поклонился Кузьке и промолвил, - Благодарствуй, друг сердешный за заботу.
Он степенно достал последнего карася и подложил его на тарелку водяному, - Угощайся! Для друга ничего не жалко!
- Угу, особенно помоев и побоев, - еле слышно прокомментировал лесник и улыбнулся. Что поделать, нравилась ему эта шебутная компания!
