Шаг к себе. Рассказ. 13,5 тыс.зн.

[ersh57]

Шаг к себе
   
    По холодной глади окна слезой скользнула капля.
    - На улице дождь? – спросила Наташа.
    - Дождь.
    - Ты знаешь, никогда не любила осень. Слякоть, лужи! А сейчас хочется увидеть.
    - Увидишь! Операция – послезавтра. Евгений Валерьевич обещает успех.
    - Да, да, я знаю. Я все знаю, Вова.
    Он провел по туманной поверхности пальцем. Капля скользнула в ловушку и пропала, чтобы вновь проявиться ниже и опять заскользить к подоконнику. Так и в жизни. Что-то прервет спокойное течение, разорвет повседневность, но потом все вернется на круги своя. Все и всегда возвращается.
    Он не хотел видеть ее иссиня бледное лицо, но все-таки посмотрел. Незрячие глаза в потолок, тусклые волосы и белая полоска сухих губ. Потом подошел к кровати и присел на краешек стула.
    - Я страшная, да? Не отвечай. Сама знаю, что страшная. Ты принеси помаду, чтобы сестры… Принесешь? Обещай, что принесешь.
    - Принесу. Тебе какую?
    - Все равно. Губы сохнут. Неприятно. А теперь иди! Иди…
    - Я приеду вечером.
    - Не надо. Хотя, да – помада. Ты не заходи. Только с сестрами поговори и не заходи, - она всегда торопилась говорить, вот и сейчас частила почти задыхаясь.
    - Хорошо-хорошо, не зайду, если тебе от этого легче.
    Затягивать визит он не стал.
    Едва выйдя на улицу, Владимир вздохнул полной грудью и только тогда понял, что сдерживал дыхание все время, пока был в больнице. Все эти запахи…
    Осенняя прохлада отдавала горечью опавшей листвы и мокрой землёй. В воздухе взвесью висела мелкая морось. Деревья больничного парка тянулись к низкому небу корявостью сучьев-рук.
    Он поглубже натянул кепку и поднял воротник. Особых мыслей в голове не было, только странное ощущение чего-то потерянного. Ах, да! Та капля. Он так и не увидел, продолжила ли она путь. Почему-то она растревожила, словно он связал с ней что-то важное.
    Машина сиротливо мокла на стоянке. Он сел за руль и минут десять сидел. Просто сидел, ни о чем не думая, следил за извивами дождя на лобовом стекле. Потом очнулся и повернул ключ.
    В офисе, как всегда, завертели дела. Бумаги, отчеты, серьезный разговор в отделе закупок. Рутина. К концу рабочего дня вспомнил о помаде. Вместе с секретарем заехал в какой-то магазинчик. Полина мило щебетала с продавцами-консультантами, а он стоял в стороне и думал о пустой неуютности квартиры.
    Подбросил секретаршу домой. Девушка вовсю делала откровенные намеки, но он не замечал. Он, вообще, многого не замечал в последнее время. Вот и сейчас, высадил Полину у подъезда и газанул, не заметив вскинутых в прощальном жесте пальчиков и округленных воздушным поцелуем губ.
    Он завез помаду в больницу, сумел выцарапать, пусть и по инерции, но с обычным пробивным обаянием у медсестер обещание следить за женой.
    - Какой мужик этой мышке достался! – услышал вскользь завистливый вздох дежурной у стойки.
    Квартира встретила гулкой темнотой. Он щелкнул выключателем. Просторную белизну холла залил беспощадный свет. Он привычно поморщился от стерильной холодности. «Операционная!» - мысль тоже была привычной.
    На кухонном столе его встретила так и не съеденная с утра яичница. Надкусанный кусок батона заветрился и зачерствел. Он включил телевизор и под неунывающий шум рекламы начистил картошки, потом поставил тушиться с луком и свининой. Аппетитный запах подступил к горлу тошнотой. Есть он так и не стал, только вымыл посуду. Сковорода с картошкой сиротливо осталась на плите.
    На душе царила странная пустота. Не потому, что Наташи не было рядом. Совсем не поэтому. Тридцать семь лет! Пора бы и какие-то итоги подвести. Но их нет. Да, бизнес идет, даже развивается. Жена… А что – жена? Неплохая у него жена. Подлечится после аварии и опять начнет наводить шорох по бутикам и салонам. Только все это не то.
    Он прошел в спальную, но от одного взгляда на супружеское ложе замутило. Бросил плед на диван в кабинете. Долго лежал и смотрел на потолок, где причудливыми тенями плясали огни рекламы с проспекта, пока веки не опустились.
    Ночью приснился сон. Ну, не то, чтобы они ему никогда не снились, просто он их забывал почти сразу. А этот запомнился, почему-то врезался в память.
    Снился осенний парк, но не тот, который сейчас, а старый. И давно сгоревший летний кинотеатр – стоял, просвечивал жёлтыми стенами сквозь кружевную вязь голых деревьев. Почему голых? Ах да – осень же! Тут же потемнело, и заморосил дождик. Лужица на аккуратной гаревой дорожке подёрнулась рябью.
    Поднялся ветер, зашевелил сметённые кучкой листья, щёлкнул отклеившимся углом плаката на рекламной тумбе. О, клоун нарисован! Ну-ка, ну-ка! В глаза бросились огромные буквы: «ЦИРК». Над плакатом – кто-то не пожалел краски и вывел белым по синему «Вован – жлоб», и чуть ниже «Светик + Вовка =». Чему равно – скрылось под ещё одним плакатом.
    Светик… Кто это? И какой между ними плюс?
    Он не сумел вспомнить во сне.
    А после – не успел. Закружила нервная бестолочь буден.
    Операция прошла успешно. Зрение к Наташе возвращалось. Он каждый день ездил к жене в больницу. Утром и вечером. Врач обещал выписать больную к Новому году. Жизнь катилась по привычному маршруту. Больница, работа, дом. Он здорово похудел за истекшие месяцы. Безнадежно влюблённая в шефа Полина каждый раз вздыхала, когда уносила нетронутые бутерброды. А он ничего не замечал, просто пустота под сердцем росла.
    Для чего он жил? Этот вопрос неотступно сидел в голове и не давал покоя. Он понимал, что что-то надо менять в жизни, только – что?
    Осенняя слякоть давно сменилась морозами, на улице замелькали огнями первые елки, а он все не находил ответа.
    За неделю до Нового года выяснилось одно неприятное обстоятельство. Вместе с ним в больницу заявилась Верка Суркина, Наташкина подруга, и как-то между делом проговорилась про любовника жены, что именно к нему, мол, она и неслась в ночь аварии. Нарочно проговорилась или нечаянно – без разницы. Определённые подозрения и без того были, так что – ничего нового, но неприятно. Просто неприятно.
    А что? Уже давно – почти чужие люди. Когда в последний раз были вместе по-настоящему – он и не помнил. Год – полтора? Наверное, где-то так. Ну, и ладно. Всё равно детей нет. Наташа не хотела, всё мечтала пожить для себя. Вот, пусть и живёт.
    Скандалов он устраивать не стал – просто тихо ушёл и в больнице уже не появлялся.
    Из квартиры тем же вечером перебрался в старенький родительский дом. По-настоящему личных вещей оказалось немного – небольшой чемоданчик. А остальное…
    Мать встретила сына без особых расспросов, как и отец. Правда, проплакала полночи, ну, на то она и мать!
    Жена несколько раз пробовала дозвониться – пришлось её номер в «черный» список перебросить, а Полине наказать, чтобы не соединяла. И без того – хлопот полон рот, а тут ещё и возможность скандала. Нет, выяснять с Наташей отношения он не желал.
    Из больницы её выписали тридцатого, и она сразу приехала к нему на работу. Правда, заранее предупреждённая охрана не пустила. Он послал вниз Полину – попросил передать теперь уже бывшей жене дебетовую карту на пару сотен тысяч.
    - На первых порах ей хватит, а потом ещё подкину. Да, Поля, а ещё скажи ей, что заявление на развод я уже подал. Мой адвокат к ней подъедет сразу после каникул. Хорошо?
    - Конечно, Владимир Павлович, обязательно передам!
    Но Наталья не ушла, добросовестно досиделась до конца рабочего дня.
    - Здравствуй! – как-то всколыхнулась вся, вытянулась к нему навстречу.
    - Что-то ещё? – тон спокойный, деловой, с ноткой лёгкого раздражения. Она поняла, сразу увяла, морщинки вокруг глаз потемнели враз, и только что царивший на лице почти восторг растворился, оставив усталость.
    - Что думаешь с квартирой и…
    - Твоё! – резко оборвал он и тут же зашагал к дверям. Спина прямая, голова упрямо вздёрнута.
    Наташа хотела спросить что-то ещё, но подступившие слёзы не дали. Ноги подогнулись и она почти упала на диванчик для посетителей. Из застеклённой вахтёрки к ней уже спешил охранник со стаканом воды.
    На улице валил снег. Что-то он в этом году подзадержался и теперь падал третий день, не давал отдыха расслабившимся коммунальщикам.
    Владимир сидел в машине, прогревал двигатель и думал. А, может, и не думал. Просто очень уж смурное настроение навалилось, впрочем, далеко не в первый раз за последние полгода. Простить или не простить? Господи! Ну, подскажи же правильный ответ!
    Он, наконец-то, включил дворники. Щётки согнали с лобового подтаявший снег, и заструились капли, как тогда, в больнице. Он засмотрелся на их прихотливый бег и не сразу заметил, как со ступенек спустилась Наташа. Зато шкафообразную фигуру, что подскочила к ней из открывшейся дверки прикорнувшего возле самого входа джипа, эту он не пропустил. Не пропустил и поцелуи, которыми этот мужик осыпал Наташино лицо. Чёрт, чёрт, чёрт!
    Он взял резко, зло, с места в карьер, и понёсся по снежной каше на дороге, разбрасывая её широкими брызгами, будто и не на машине, а на глиссере. И эти брызги очередью прокатились по черноте джипа, по шкафообразному, по Наташе. Вот так!
    Что было дальше – он толком не помнил. Куда-то мчался, только резина свистела на разворотах. Куда? О, если б знать… В конце-концов Ауди ткнулась мордой в сугроб и затихла, только что-то обиженно зажурчало под капотом. Приехали.
    Он вылез, задрал воротник полупальто, будто надеялся отгородиться от зимы, от ветра, от снега и чуточку от самого себя. Наверное, делать последнее было бы иногда очень и очень кстати! Мокрые хлопья падали за шиворот, таяли на шевелюре, а он брёл, всё еще не сознавая себя. Старая, такая удобная и размеренная жизнь уходила, уходила – громко хлопнув напоследок дверью. Новая же не торопилась себя проявлять.
    Да, и какая же она будет, эта самая новая жизнь?
    Снег всё шёл, сразу засыпал все следы, словно стирал прошлое. Шёл и Владимир, с трудом переставлял ноги в покрывшей тротуар грязной каше. Куда он шёл, куда ему было идти в этой жизни?
    Впереди замаячил яркими огнями супермаркет, и Владимира как-то сразу окружили люди, много людей. Они торопились, они смеялись, они тащили ёлки и битком набитые пакеты с деликатесами.
    У самого входа в супермаркет что-то громко вещал краснощекий Дед Мороз, а рядом вилась Снегурочка, в кокошнике, в голубых расписных сапожках. Она подскочила к Владимиру, что-то сунула ему в руку и чмокнула в мокрую щёку. Он остановился и поднёс руку к этой самой щеке. Его? Его поцеловали? Вся тяжесть, что давила последние часы куда-то делась. Он посмотрел на то, что подсунула Снегурка, вся из себя такая доброжелательная.
    Приглашение на цирковое представление! А что, может и вправду – тряхнуть стариной? Он уже добрых десять лет только на презентации и выбирался. А тут – цирк! А? Интересно же, прямо как…
    Он ещё раз посмотрел на приглашение. А ведь эту клоунскую мордочку он помнит. Точно помнит! Это она была в том осеннем сне с парком. Значит…
    Впрочем, о том, что это значит, он уже не думал, он просто купил билет в цирк прямо тут же, рядом с веселящейся Снегуркой и краснощёким Морозом.
    Ко всем чертям раздумья, планы – жить надо! Жить! И ещё – иногда от этой жизни отдыхать, вот так, как сейчас. И он уже махал рукой несущемуся мимо такси. В цирк!
    В цирке его внимание привлёк один плакат. Кроме привычной уже мордашки клоуна там было ещё одно, смутно знакомое, лицо. Он с минуту стоял и вглядывался, потом обернулся, высмотрел какого-то человека в униформе.
    - Подскажите, кто это?
    - Светлана Забреднева. Только она не выступает больше. Зато её сын сегодня будет.
    - Сын?
    - Ну, да! Очень, между прочим, талантливый акробат!
    Это что же? Это… Светка! И сразу в памяти всплыл выпускной, полная огней набережная, шампанское из горла и… Блин, как давно всё было.
    - Вы не подскажете, как мне найти госпожу, э-э-э, Забредневу?
    - А вам по какой надобности?
    - Я… Мы… Мы учились вместе.
    - Одноклассник что ли?
    - Да!
    - Вообще-то – не положено.
    - Да я понимаю, понимаю! – руку в карман и горстью, сколько ухватилось, смятый комок денег в подставленную ладонь, и просительно – Помогите! А? Я её двадцать лет не видел!
    И его проводили.
    Он сидел в полутёмном коридорчике на потёртом деревянном диванчике и водил пальцем по облупившемуся лаку подлокотника. Вокруг торопились люди. Вот, пробежала дюжая девица в балетной пачке, несколько человек с весёлыми матерками проволокли здоровенный расписанный сундучище. А потом показалась она.
    Он узнал её сразу. Такие знакомые зелёные глазищи удивлённо расширились.
    - Ты?
    - Я!
    - Как ты… Ведь, столько лет…
    - Увидел твой плакат, там, в вестибюле, - он махнул рукой в ту сторону, где, как ему казалось, остался вестибюль.
    Она присела рядом. Присела аккуратно, на самый краешек, будто готова была тут же умчаться куда-то. Её руки беспокойно перебирали юбку на коленях, а глаза… Глаза неотрывно смотрели на него.
    Они просто сидели, смотрели друг на друга и молчали. И молчание не было тягостным, даже наоборот. Кругом колготились, бегали, что-то куда-то волокли, неспешно прошла женщина с шимпанзе в руках. Тот уставился на Владимира хитрющим карим глазом и подмигнул. Но двоим на скамейке не было дела до суеты вокруг, и до подмигивающего шимпанзе тоже не было дела. Они были заняты, заняты той безмолвной беседой, которую могут вести только самые близкие души. Взгляды иногда могут передать гораздо больше любых слов. И они передавали.
    И то, как он искал её после ночи выпускного, и то, как не хотел уезжать в Москву на учёбу. И то, как её забрали родители на гастроли. Ещё бы! Ведь у них – целая династия цирковых артистов.
    Кто знает, сколько они сидели бы так, но загрохотал звонок к представлению. И почти сразу – второй. И третий! Началось.
    Она взяла его руку.
    - Пойдём. Я хочу показать тебе сына.
    - Твоего?
    - Твоего!
    Его будто подкинуло с диванчика. Он задыхался от избытка слов, готовых сорваться с языка, но ничего не сказал. Просто сделал шаг, маленький коротенький шажок. К ней и к себе.

[Зима]

Вот честно: просто проглотила рассказ. На одном дыхании. Казалось бы - обычная жизненная ситуация, каких тысячи. Но описана великолепно. Заставляет от начала и до конца сопереживать Владимиру, даже нет, не так. Не сопереживать, а проживать вместе с ним моменты жизни.
Окончание в стиле "хеппи-энда" порадовало. Так не хватает таких окончаний в реальной жизни.
Спасибо Вам большое за такой замечательный рассказ.
С уважением, Зима.

[Kamio]

теперь я знаю одного критика в раздел прозы

Хороший рассказ, Ёрш)
но поэзия у тебя тоже получается отлично)

[ersh57]

Спасибо, что заглянули. Думал, что эту древность седую никто и не будет уже читать... ))))))))

[Зима]

Иногда, что-то старое нравится гораздо больше популярного и нового. 

[Kamio]

Я вообще не представляю как может нравится что-то популярное 

[ersh57]

Ну почему же? Мне, например, очень нравятся научно-ПОПУЛЯРНЫЕ книги и фильмы. )))

[Зима]

Kamio,

Я вообще не представляю как может нравится что-то популярное

А почему бы и нет?)) Если оно популярно (нравится большинству) - не значит, что Вы поглупеете от того, что Вам оно тоже понравится. Я нормально отношусь к "популярщине" и мне многое из неё нравится.  

[Kamio]

Пусть я буду глупее, для меня понятие глупости, как и все другие - относительны) Но мне приятней будет прочитать книгу, когда интерес остальных к ней уже упадет. Или еще не появится
Так же и с фильмами.