Автор Тема: Мавка  (Прочитано 4072 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Dante

  • Заинтересованный
  • *
  • Сообщений: 8
  • Репутация +1/-0
  • Пол: Мужской
  • Только в молчании слово, только во тьме свет.
    • Просмотр профиля
Мавка
« : 08 Октябрь 2009, 20:25:22 »
В трех верстах от небольшой деревушки Всенежи лежало озеро. Лал-озеро. Как говаривали старики, получило оно свое название за то, что его воды на закате и восходе солнца сверкают, как грани лала-самоцвета, всеми оттенками красного.
Лал-озеро издревле почиталось, как самое спокойное в окрестностях. Рыбаки посмеивались: "Наш кум, Водяной, не забалует: мы с ним старые друзья!" И вправду: всякий раз рыбаки возвращались с озера с богатым уловом, а местная ребятня купалась и ловила бреднями рыбью мелочь для уток без всякого страха - в общем, деревня жила с озером в мире и согласии.
Часто происходили и жуткие события, рассказами о которых пугали детишек, коротая долгие зимние вечера, или засидевшихся допоздна гостей. Но любые беды и горести рано или поздно стирались из памяти, а озеро как и прежде спокойно катило свои волны к поросшим камышом берегам...

***

Где-то вдалеке, в деревне, прокукарекал петух. Услышав его, Жалена словно пробудилась ото сна, поднялась с мостков, на которых просидела всю ночь, и подошла к краю. Из дышащей холодом воды на нее взглянуло ее отражение, и Жалена грустно улыбнулась. Было время, когда в этих помертвевших глазах горел яркий огонь, обращавший не слишком красивую Жалену в настоящую королевну. Еще в то время, сиживая рядом с ней на бережку Лал-озера, называл ее Волемир-обманщик русалкой - за этот самый живой огонь, разгоравшийся в глазах девушки при взгляде на возлюбленного.
- Пропади все... - шепнула Жалена и шагнула вперед. Ледяная вода с жадным всплеском приняла в себя самоубийцу и сомкнулась над ее головой - только печально качнулась волна.
"Будь ты проклят, Волемир! Будь проклят вместе со своей Всемилой!" - успела еще подумать Жалена, покуда черная пелена не закрыла ей взор, и в тот же миг средь камышей послышался звонкий заливистый смех.

Утром мать Жалены хватилась дочери и подняла на ноги всю деревню. Долго ее искали по окрестным лесам, пока наконец один из рыбаков не принес с озера платок, вышитый рукой пропавшей девушки.
- За корягу он зацепился, - хмуро сообщил рыбак. - Я нырнул сети распутать, гляжу - платок; я-то помню жаленину руку, вот и признал, что ее это вышивка... Мастерица она. Была...
Сердобольные бабы принялись успокаивать разрыдавшуюся мать Жалены, а мужики отправились на озеро искать утопленницу. Три дня потратили, да все без толку - коли труп под корчи или в омут затянет, его уж не сыскать; так и осталась она не захороненной.

Не прошло и трех седмиц со дня гибели Жалены, не успели во Всенеже сбросить траур, как уже загремела свадьба - местный удалец Волемир посватался к первой красавице на деревне, Всемиле.
- Дурное это дело! - шептались селяне. - Волемирка-то вскружил Жалене голову, оттого поди и сгинула девка; еще утопленицу не нашли, а он, паскудник, уже свадьбу играет! - и выносили страшный приговор: "Не будет в этой семье счастья".

***

То лето на Лал-озере выдалось не слишком удачным для рыбаков - не иначе, Водяной осерчал на что-то, считали они, вот и шутит с ними шутки: то в сети коряг да валежника напутает, а рыбу всю выпустит, то лодку опрокинет. Добро еще, что никого не утаскивал под воду.
Несмотря на все неудачи, старый Баско решил попытать счастья. С раннего утра он пришел на озеро, отыскал свою спрятанную в укромном месте лодку и выплыл на ней на самую середину. Пока он греб от берега, над водой растекся густой белый туман, отгородивший Баско от всех окружающих шорохов; только громкий плеск весел и скрип уключин долетал до ушей.
- Вот нелегкая принесла этот туман! В такой хмари и носа своего не разглядишь... Ну что, кум, забывай обиды, подавай рыбы! - пробормотал Баско. Он как всегда старательно поставил сеть, прочно закрепил ее на рогатинах и направился было к берегу, но вдруг увидел, что сеть сорвалась с палок и сама собой стала сворачиваться, отплывать в сторону, словно ее таскала за собой крупная рыбина.
- Что за бес! - ругнулся Баско и ухватил край непослушной сети. Перед ним вдруг мелькнуло бледное лицо, в руки вцепились тонкие мертвые пальцы, и рыбак, не удержавшись на лодке, бухнулся в озеро, мгновенно скрывшись под водой.
Под вечер друзья Баско нашли его пустую лодку и сеть, на этот раз полную рыбы; и лишь на другую седмицу труп Баско, обезображенный озерной живностью, прибило волнами к мосткам.
Так бы и забыли люди про смерть старого Баско, но до осени еще шестерых рыболовов сгубило Лал-озеро, а в позимник, на Феклу-заревницу, и вовсе случилось страшное - утонули сразу двое деревенских ребятишек.
Во Всенежу эту жуткую весть принесли другие дети, купавшиеся вместе с утонувшими. Они гурьбой примчались в деревню - полураздетые, мокрые, заплаканные, - и сквозь плач рассказали, как все вместе, вопреки строгому наказу родителей, решили искупаться в Лале напоследок, покуда вода еще не совсем студеная; долго плескались, резвились, как вдруг услыхали чей-то плач, а после увидели у камыша незнакомую зареванную девчонку. Один из детей, Митяй, подплыл к ней и стал было утешать, но девчонка резко замолкла, схватила его за руку и нырнула, увлекая паренька за собой под воду. На помощь другу бросился Бажен, но даже вдвоем они не одолели такую, казалось бы, малявку; боролись долго, вздымая тучи брызг, и в один миг исчезли в озере. Остальные кликали их, кликали, но Митяй с Баженом не отзывались, а в ответ со дна донесся смех, да такой жуткий, что дети перепугались до смерти и бросились в деревню.
Огромной толпой жители Всенежи тут же отправились к Лал-озеру. На берегу матери сгинувших мальчишек с жалобными криками бросились к одежде своих сыновей, орошая ее потоками слез; остальные хмуро столпились вокруг, крестясь и бормоча приговоры от нечистой силы. Несколько мужиков скинули одежду и полезли в озеро - отыскивать тела несчастных мальчишек.
Среди пришедших к озеру был и Волемир. Он встал в стороне и спокойно наблюдал за тем, как на поверхности то появляются, то исчезают головы пловцов. Одно мгновение он даже подумывал помочь им в поисках, да быстро расхотел. Вместо этого Волемир опустился на корточки, чтобы зачерпнуть воды, и тут же в испуге отпрянул: показалось, нет ли, но озерная гладь слегка подалась к его ладони.
Бедных Бажена и Митяя так и не отыскали - уже на следующий день ударили первые морозы, которые сковали Лал-озеро тонким ледком, обожгли камыш и загнали всю озерную живность в глубокие омуты. Всенежцы сожалели, что не смогли найти тела утопленников; единственная радость им от этих холодов была в том, что они заставили укрыться в подледной тьме и водяниц, собравших достаточный урожай смертей.

***

В снежень, на Кирилла, почти под самую масленицу, Всемила родила Волемиру сынишку, которого нарекли Святозаром. Счастливый отец на радостях выкатил селянам целую бочку медовухи - гуляй, деревня, мужик родился!
Не выветрился еще из голов медовый хмель, а уж нагрянула раздольная масленица. Вот уж когда началась потеха! С утра до поздней ночи гуляла Всенежа.
Каждая хозяйка пекла по горе, да еще холмику, да еще пригорочку золотых, масленных блинов; из каждой печи по всей деревне разносился божественный блинный дух, дававший понять - весна пришла!
Деревенские удальцы устраивали кулачные бои, деревенские толстопузы состязались, кто больше блинов съест, беззаботная ребятня вовсю воевала снежками, а молодежь устроила катания на санях; позже к ней присоединились и селяне постарше, а затем и вовсе старики стали кататься на санях, радостно голося:
Запрягу я коня вороного,
Посажу я кума молодого.
Масленица счастливая,
Протянися подольше!
Одни из саней, спускавшихся с пригорка, немного свернули в сторону, налетели на сугроб и опрокинулись на бок, выбросив всех седоков в глубокий снег.
- Да ты, Вольга, и править-то не умеешь! - громко смеясь, воскликнул Волемир, выбираясь из снега, и все потерпевшие крушение захохотали.
- Эх, Вольга, Вольга! - покачал головой Волемир и, все так же смеясь, побежал к кадушкам с водой, гревшимся у костра.
Разгоряченный парень схватил бадейку, зачерпнул воды и принялся жадно пить, но вдруг по-девичьи вскрикнул и бросил бадейку на снег. Ледяная ладонь, высунувшаяся из воды и коснувшаяся его лица, исчезла, и только на щеке огнем горел след от иссиня-бледных пальцев.
- Горяча водица! - зло бросил Волемир друзьям, удивленно глядящим на него, и поскорее отправился домой, судорожно сжимая в ладони оберег от нечисти.
Дверь в сени тихо скрипнула, пропуская его в дом. Скинув полшубок, Волемир шагнул в горницу.
- Затворяй скорей, стужу напускаешь! - встрепенулась, как потревоженная горлица, Всемила, поправляя пеленки вокруг младенца, спавшего в подвешенной к очепу колыбели.
- Масленица у двора, отворяй ворота! - весело воскликнул Волемир, отчего в колыбели зашевелился, захныкал разбуженный Святозар. Всемила бережно взяла малыша на руки, тихо запела колыбельную.
Волемир дрожащей рукой опустил в кадушку кринку, зачерпнул воды и вдруг понял, что не может руку вынуть, будто держит ее кто-то. Бился, бился он, да все без толку; ощутил лишь, что вода его руку все глубже затягивает. Уже чуя, что теряет силы, схватил Волемир с лавки кринку со святой водой и выплеснул ее всю в кадушку. Тут же неведомая сила отпустила его, а по горнице из ниоткуда зазвенел злобный вскрик.
Едва успокоившись, Волемир в ярости опрокинул кадушку, разлив всю воду по полу.
- Что ж ты делаешь, ирод? - шепотом вскрикнула Всемила. - Ведь я нынче на заре только эту воду с ручья принесла!
- И ничего! - взбеленился Волемир. - Сызнова принесешь - чай, не княжна!

С того самого дня Волемир остерегался воды, точно огня; даже мучимый жаждой, из кружки отпивал всякий раз только плеснув туда святой водицы. Он заметно сник, посмурнел, и даже перестал участвовать в масленичных гуляниях.
Раздольная седмица пролетела, как мгновение, и будто на самом деле унесла зиму с собой - в первые дни протальника снег сошел, по Всенеже тут и там зазвенели ручейки талой воды, солнце стало греть почти по-летнему.
В один из таких дней бортник Дивлян засобирался в лес - проверить свои борти, проведать пчел. С котомкой за плечом он вышел из дому на залитую вешними водами улицу и увидел Всемилу, бредущую куда-то с ребенком на руках.
- Доброго утреца, свет-Всемилушка! - заспешил к ней с поклоном бортник, шлепая по лужам. - Здравия тебе, детиш... - он не успел договорить и провалился по шею в небольшую с виду лужицу.
- Вот нелегкая! - засмеялся Дивлян, пытаясь выбраться. К нему бросился на выручку проходивший мимо кузнец Ставр, но кто-то оказался быстрее него - две бледных руки показались из лужи на миг, схватили бортника за волосы на макушке и рванули вниз. Ошалевший кузнец упал рядом с пузырящейся лужей на колени, пошлепал по воде ладонью и пролепетал странно тонким для такого детины голоском:
- Сгинул... Пропал...

Вся деревня, услыхав о жуткой гибели Дивляна, страшно переполошилась. Жуткие вести носились от дома к дому: "Водяницы взъярились! Мавки всенежцев извести хотят!" Старики вспоминали минувшие времена - и русалки шалили, когда Водяной попускал, и лешие тропы путали, и злыдни изводили, но до такой жути ни одна нечисть прежде не сповадилась.
Лал-озеро, прежде такое дружелюбное и многолюдное, совсем опустело; ни ранние рыбаки, ни ребятня не решались появляться на его берегах. Бесшабашные ручьи, звенящие по деревне, стали казаться дьявольскими потоками, мелкие придорожные лужи - смертоносными омутами. Тут и там всем виделись высунувшиеся из воды мертвые ручищи, хватающие свою жертву клешнями-пальцами. Но сколько ни прятались люди от воды, русалки продолжали свою жуткую жатву. Один утоп в луже возле дома, другой захлебнулся водой из кринки, третий сгинул в колодце, десятого мавки и вовсе задушили или защекотали - не разберешь... Может, были среди тех смертей и не от рук нечистой силы, а людей, но о таком мало кто думал.
Многие всенежцы разъехались по соседним деревням, лишь бы спастись от гнева водяниц; оставшиеся селяне жили в постоянном страхе, надеясь на Божью помощь да на русский авось.
Чуть спокойнее люди вздохнули, когда весна прошла, и наступило жаркое сухое лето. Осталось лишь переждать начало червеня, а там и до Семика недалеко: можно будет покумиться-сдружиться с русалками, задобрить их, умаслить.

В один из погожих летних дней Всемила отправилась погулять по лесу. Волемир настрого запрещал жене выходить из дому, но сидение целыми днями в четырех стенах оказалось мукой, и потому, когда началась пахота и Волемир до заката пропадал на поле, Всемила стала часто гулять то одна, то с Кириллом на руках.
Узкая тропка, усыпанная сухой хвоей, змейкой вилась между разлапистых елей. Сюда не долетали голоса из деревни, и слышались лишь перекликания птиц да негромкий шорох шагов.
Всемила шла все глубже в чащу, изредка срывая понравившийся цветок и вплетая его в венок.
По кустам вокруг вдруг пронесся тихий шорох.
- Мама! - позвал тонкий голосок. Всемила обернулась и встретилась глазами с маленькой девчушкой, стоявшей посреди тропы.
- Мама! - снова позвала девочка, и Всемила бессильно опустила руки, покорно шагнула к ней, заботливо проговорив: "Тише, доченька, все хорошо!"
Девчонка внимательно смотрела на приближающуюся девушку пронзительно-зелеными, как у русалки, глазищами, и не шевелилась.
Всемила подошла к малышке и опустилась на колени возле нее.
- Мама здесь, - устало и как-то сонно проговорила Всемила и обняла тощее тельце, а после поцеловала девчонку в щеку. В тот же миг она вздрогнула, словно очнулась ото сна, и отпрянула назад; в нос ей ударил затхлый смрад, какой источает болотная вода, и оказалось, что губы ее будто прилипли к щеке девочки и отрываются с усилием.
Всемила дико закричала, взглянув на девчонку; та в мгновение ока преобразилась: кожа потрескалась и потемнела, одежда обратилась в гнилые лохмотья, и сама малышка превратилась во взрослую, обезображенную тленом и падальщиками утопленицу, с которой ручьями лилась вода.
- Чур меня! Чур! Сгинь! - прошептала Всемила, пятясь от страшного видения. Лицо утопленицы, с выеденными глазами и расползающейся кожей, скривилось в усмешливой гримасе:
- Что ж, кума, куму не жалуешь, мавку обижаешь? - и, протянув к Всемиле руки с распухшими скрюченными пальцами, русалка бросилась на нее. Бедная Всемила кинулась бежать прочь, не разбирая дороги, по кустам да по оврагам, царапая тело в кровь, разрывая сарафан на лоскуты.
- Стой, не уйдешь! - скрипуче засмеялась русалка где-то справа.
- Вот погоди, поймаю! - донесся ее голос откуда-то слева.
Всемила все бежала и бежала к деревне сквозь густой ельник, вытирая рукавом с губ частички мертвечины из щеки утопленицы, и рыдала в голос.
- Утомила ты меня! - расхохоталась русалка где-то совсем рядом, и Всемила вдруг налетела прямо на нее.
Страшные руки снова потянулась к несчастной жертве. Подняв полные слез глаза, Всемила взглянула на жуткое создание, и что-то знакомое почудилось ей в омерзительных мертвых чертах водяницы - что-то схожее с подружкой детства...
- Пощади, Жале!.. - не успела выкрикнуть Всемила, как полуистлевшие пальцы душегубицы с хрустом стиснули ей горло.

В полутемной горнице было тихо, лишь потрескивала свеча в бледных руках покойницы, да посапывал во сне осиротевший младенец. Иссушенный горем Волемир сидел на лавке возле гроба, невидящим взором уставившись на отрез холста, обмотанный вокруг головы мертвой Всемилы. Глядел и думал: за что же на него свалилось такое наказание? Будто проклял кто... Вспомнилась отчего-то несчастная Жалена, и ее нежная любовь к нему, и страшная смерть, и тот жутковатый любовный пламень, полыхавший в ее глазах... Точно у русалки...
Шло время. Свеча оплавилась до половины, когда горницу озарил на миг яркий свет, и вдалеке злобно заурчал гром. Сверкнула еще пара молний, и в слюдяные оконца заколотился дождь. В своей колыбели проснулся Святозар. Он захныкал, но Волемир даже не взглянул на сына. Он все сидел и сидел, казалось, даже не дыша.
Гроза яростно бушевала за стенами дома, выла ветрами, гремела громом, лила бесконечные потоки воды с небес.
И не понятно, кому вздумалось в такую непогоду навестить вдруг дом безутешного Волемира. Услышав тихий стук в дверь, он поднялся и медленно побрел открывать. "Кого принесла нелегкая!" - думал он, отодвигая засов и распахивая дверь.
Буйный ветер тут же чуть не сбил его с ног, и сквозь пелену дождя Волемир едва разглядел гостью. Всмотревшись в белое, с черными кругами вокруг глаз, лицо, он пришел в ужас. За порогом стояла Жалена.
Перепуганный до смерти Волемир захлопнул дверь, задвинул засов и, щелкая зубами от страха, бросился в горницу. Не зная, куда деться, он метался по комнате, пока не услышал тихий стук в окно.
Волемир отпрянул в угол, сжавшись от страха и поскуливая, точно раненая собака, глядя на серое пятно с двумя темными кругами, маячившее за тонким слоем слюды.
Стук повторился снова, уже в другое окно, и снова, и снова... Он звучал то от окон, то от двери, то с крыши или из печи; Святозар в колыбели все хныкал, а снаружи все неистовствовала буря.
- Впусти!.. - донеслось из-за стены, и Волемир кубарем откатился от нее, забившись под стол.
- Впусти! - послышалось из подпола.
- Впусти! - хрипло пробормотала из гроба покойница, и Волемир выскочил из-под стола, сжался посреди горницы в комок, дрожа всем телом.
- Впусти!.. - стук в дверь.
- Впусти!.. - стук в окно.
- Впустииии!.. - визгливо захрипела, забилась Всемила.
Неожиданно все затихло, даже гроза немного успокоилась, и Волемир с надеждой на пришедшее избавление поднялся с колен, но услышал сзади негромкий плеск. От накатившего страха Волемир даже не смог закричать, и только слезливо завыл - из кадушки с водой медленно поднималась утопленица. Вода катилась ручьями с длинных темных волос, вода плескалась в бездонных мертвых глазах, в которых когда-то сиял такой ясный живой свет... Смерть сделала русалку красавицей, но эта краса оказалась страшней всякого уродства.
Не спеша мавка подплыла к колыбели, но при взгляде на младенца в мертвом лице что-то дрогнуло, поднявшаяся было рука опустилась, и водяница повернулась к Волемиру.
- Ты... - ее нежный голос был полон тоски. - Ты...
С лица русалки, склонившейся над парнем, стала сползать маска красоты. Вновь, как недавно перед Всемилой, предстали черные провалы глазниц, опустошенных озерными тварями, расползающаяся кожа, кривая дьявольская ухмылка...
Волемир зашелся в душераздирающем вопле.
- Ты... - водяница потянулась руками к своей жертве.
- Нет! Не надо! Пощади!!! - трясущийся Волемир закрыл голову руками.
- Ты... - затхлый болотный дух резко ударил в ноздри, так, что голова пошла кругом.
- Умоляю! Пощади! Жалена!
По горнице долго металось звонкое эхо, без устали повторявшее: "Жалена... Жалена..." Когда Волемир отнял дрожащие руки от головы, он увидел лишь кружащуюся в воздухе серебряную дымку. Гроза закончилась, и за стенами мирно шуршал обычный летний дождь.
Волемир осмотрелся вокруг, глянул в зеркало и разразился диким, безумным хохотом. Не обращая внимания на плачущего Святозара, он выбежал на улицу, рухнул у крыльца на колени и принялся кататься по земле, все так же жутко хохоча и пачкая грязью свои вмиг побелевшие кудри.
Дикий смех безумца разносился по всей деревне, долетая даже до берегов Лал-озера, спокойно качающего камыш своими невысокими алыми волнами.
02.09.2009

Бортник - тот, кто занимается добычей меда диких пчел.
Лал - рубин.
Очеп - деревянный шест, к которому в избе подвешивалась колыбель.
Протальник - март.
В позимник, на Феклу-заревницу - т.е. 7-го октября.
Снежень - февраль.
Червень - июнь.
Семик - "Зеленые святки", праздник на седьмой неделе после Пасхи. Считалось, что в этот день русалки выходят из воды и гуляют среди других девушек, водят с ними хороводы, и т.д.
ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ,
И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ.
ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ.
                                                    Данте. Ад