Победа. Она бывает разной. Бывает легкой, вполне ожидаемой, такой, когда ты смотришь на проигравших с насмешкой, легким презрением и толикой жалости во взгляде. А бывают победы вымученные, неожиданные. Но такие…ожидаемые. В которые веришь, веришь с болью в сердце, с грустью в глазах, с печалью в душе. Такие, что после них захлебываешься от пережитых эмоций, и словно груз непосильный с плеч. И неважно, что слезы градом по лицу, что дрожь по телу, что сердце из грудной клетки навылет, что безвольно падаешь на колени, беспрестанно шепча: «Победили. Господи, победили!»
Тогда, в далеком-близком сорок пятом, победа была именно такой. Тяжелой, долгожданной, непосильной. И радостной. Всеобъемлюще радостной. Так, будто сбылась мечта, и неважно, что мечты у всех разные. Так, словно обрел смысл жизни, и это пустяки, что дорога жизни у каждого своя. Тогда люди жили одним - волей к победе. Знали, понимали, что стоит на кону. Осознавали, что, не дай Бог что-то, и все... И мечты уже никому не нужны, и смысл жизни теряется. А так есть надежда на мечты, есть и силы на их исполнение, есть ради чего жить.
И живешь же! Ценя каждый миг, каждую секунду. Они, как никто другой, знали цену времени. И жили каждый день, как последний, прекрасно понимая, что завтра может не наступить. А если наступало, то словно заново родился, и осознание того, что живешь, заставляет кровь бурлить в жилах, сердце радостно трепыхаться в груди, а ноги вперед идти, вперед, прямым вектором. Назад отступать некуда.
И шли же! Да еще как шли! Мы в наше время так не ходим: вперед, четким ровным шагом, гордо выпрямившись, преодолевая все преграды, не жалея ни о чем.
Разве что, иногда…
«Мать. С матерью проститься не успел. От дурачье-то! Надо было. Дождаться надо было, нет же, на фронт... Тогда думалось, что так легче. Не видеть мать, у которой точно дыхание сбивалось бы, а голос бы звенел, как январский мороз, и руки тряслись бы, когда она взяла мои ладони в свои, загрубевшие от работы в поле, а гимнастерка моя бы намокла от так и несдержанных слез. Надо было. Сглупил. А вдруг… Нет. Вот приду, приду с Берлина, и тогда слезы проливать вместе будем, и голос тогда у обоих зазвенит. Но счастьем он звенеть будет, а не тревогой. Приду. Обязательно».
Порой приходили, порой - нет. Но даже мысли о том, что, не дай Бог не дойдут, не было. Война – страшное время. Когда вокруг тебя с треском свистит пулеметная очередь, мины подрываются под товарищем, и небо ночное озаряет взрыв ядреной силы. Если и в мыслях вот такой же развал будет... Не победить тогда. Потому и думали обо всем, но только не о том, что «вдруг не дойдем».
Победа у нас всегда такая. Потом и кровью удерживаемая, зубами, так что челюсти ломит, схваченная. Потому такая ценная. Хотя о цене и речи быть не может - неоценимая.
Когда на фронт шли, о разном думали.
«Вот приду, а сынишка-то вымахает, наверное! И не знаю, когда приду, но приду. И будем мы с ним на траве свежескошенной парное молоко пить. А потом по ягоды пойдем. Он землянику любит. Страсть как. Решено. Приду, а перед тем земляники нарву. Вот где только взять…Все равно найду».
Иногда не находили. Немудрено. Земля выжжена, вместо деревьев – дрова покалеченные, вместо грибов - гильзы от пуль, а землянике расти –то порой и не на чем. Не земля, а чисто уголь безжизненный. Погребший под себя… Ох! Кого ж он только под себя не погреб: и наших и не наших, и танки, и зенитки, и земляника подо всем по этим.
Но надежды не теряли, потому что знали. Знали, за что воевали. Знали, что за это и сгинуть можно. Не только можно, но и нужно.
Многие отчетливо осознавали, что победим: «Есть, есть нам за что биться, братцы! Ежели не одержим победу над фашистами пропащими, так жисти нам не будет! Не дадим врагу хаты наши, поля наши...у меня за домом полюшко - всем полям поле! Красота, братцы! Не дам душителю его. Ни в жисть не дам!»
И не давали же! Да еще как не давали! Из последних сил сдерживали врага, за каждый дом, за каждый клочок земли бились насмерть. Потому и победили, что ценили землю-матушку. Неоценимая она. А если не удавалось сохранить, то сжигали дотла все. Не получат немцы такой радости – дома, полные скота да еды. И бороли в себе чувство горя и жалости, глядя на свои дома, охваченные пламенем. Поворачивались и - прочь. И слезы по щекам прозрачными дорожками.
Жертвовать умели. Вот и победили. Не только хозяйством, но и собой. Да так жертвовали, что в глазах страх с восхищением смешаны. Так сейчас не жертвуют. И слава Богу. Испытать то, через что наши деды прошли, никому не пожелаешь.
И не надо кичиться нам своей военной мощью, не надо кидаться опасными словами, свысока поглядывая на других. Не для того те люди великие погибали. Но для того, чтобы будущее было у страны, чтобы люди мирно-тихо по дорогам ходили, чтобы спокойно каждой душе жилось. Чтобы ни в коем разе не повторил кто-нибудь то, что сотворили вероломные фашисты. Уроки надо учиться извлекать. А то забываемся порой.
А они уроки извлекали только так, понимая, что права на ошибку нет. И жизнь ценили. Да еще как! Потому иногда в сознании красными искрами вспыхивала мысль: «Жизнюшка моя. Все, что у меня осталось». Так сейчас мало кто ценит эту самую жизнь и все, что в ней было: и хорошего, и плохого. Но они ценили. Потому и победили.
И неважно, что даже спустя шестьдесят пять лет слезы на глазах, и что волосы серебром покрылись, и ноги не так уже держат.
В глазах до сих пор юношеский блеск, совсем чуть-чуть подернутый необъяснимой грустью. Она во взгляде каждого, кто выжил, кто прошел войну, кто все же добрался до дома. В наших глазах подобной грусти нет. И слава Богу. Благодарить их надо только за это. Казалось бы, малость. Но нет, грусти такой никому не пожелаешь. Грусть та особая, от которой до сих пор щемит сердце, по ночам пот холодный покрывает лицо, того гляди и сломит тебя это чувство. Но вместе с грустью во взгляде этом сила. Ни в чьем больше взгляде нет такой силы. Это сила человека, сражавшегося с самой дьявольщиной и одержавшей над ней победу. Такую победу никто, кроме советского солдата, не одерживал.
Глядишь, и осанка прежняя – гордая. А шаги, хотя и медленные, а уверенные. Но все же осторожные. Ступают они по земле-матушке тихо: поранить ее бояться. Ей и так с лихвой досталось за эти века.
Слышишь, и в голосе нет-нет, да зазвенит колокольчик детства, страшного, но милого и оттого дорогого. Многим удалось прожить это удивительное время под безмятежным ясным небом. Некоторым же пришлось из детства сделать огромный, тяжкий шаг во взрослую жизнь. Но они не жалели то самое детство тогда. Ни свое детство, ни себя самих. Будущее. Светлое и безмятежное. Падали и погибали ради него. И в каждом сердце жила вера в то, что в новом будущем все будет иначе. Что дети поймут и оценят. Давайте не будем их огорчать. Они по жизни многого натерпелись. В наших силах сделать их оставшуюся жизнь, хоть капельку, но лучше. Им много не надо. Порой простой разговор и участие могут сделать наших стариков счастливее. А можно сделать нечто большее. Не стоит ждать от них просьб. Они со смиренной теплой улыбкой смотрят на жизнь и готовы перетерпеть новые несчастья. До этого доводить дело не стоит.
Вот такая она победа в сорок пятом. Вымощенная страданиями и горечью, но закончившаяся салютом счастья и спокойствия. И можно еще услышать эти слова, сказанные с такой грустью-радостью: «Победили! Господи, победили!».
